Когда и где женился в н коковцов. Родился русский государственный деятель, министр финансов российской империи владимир николаевич коковцов

В декабре 1872 года, имя от роду 19 лет, я окончил курс Императорского Александровского Лицея.

По настоянию трех известных профессоров юридической специальности того времени: А. Д. Градовского, Н. С. Таганцева и С. В. Пахмана я хотел посвятить себя ученой карьере и избрать для себя специальностью Государственное право. Для этой цели, я задумал поступить в С. Петербургский Университет по юридическому факультету, пройти насколько окажется возможным быстро полный его курс и затем попытать счастья выдержать магистерский и докторский экзамены и добиться соответствующих ученых степеней.

В этом моем желании меня горячо поддержал мой отец, сказавший мне, что он обеспечивает мне безбедное существование на все время моих научных занятий и настаивает на том, чтобы я не стремился зарабатывать непривычным трудом средства к жизни, отнимая время от научной работы.

Судьба решила, однако, иное. Прошло всего два месяца с того дня, когда прямо с лицейского выпускного акта я отвез в Университет мой лицейский диплом и состоявшееся особое обо мне постановление, как скончался скоропостижно мой отец, и вся наша многочисленная семья оказалась в очень трудном материальном положении. Мне пришлось отказаться от моего желания и пойти по обычной для того времени, для всех окончивших курс лицея, дороге, – искать поступления на государственную службу.

10-го марта 1873 года я поступил кандидатом на штатные должности в Департамент Министерства Юстиции; сначала но Статистическому, затем по Законодательному и, потом, по Уголовному Отделениям и, в течение ровно 44 лет до марта, 1917 года, без всякого перерыва, я оставался на государственной службе.

Февральская революция 1917 года положила конец этой моей службе.

Временное правительство, сменившее Царское, простым декретом прекратило существование Государственного Совета, к составу которого я принадлежал боле 12-ти лет. Я разделил, поэтому, общую участь – оказался просто выброшенным за борт, недоумевая, как и все, на что решиться, что предпринять. Шесть месяцев спустя, подчиняясь также общему уделу, я лишился всех моих скромных сбережений и всего моего имущества и, год спустя, в ноябре 1918 года, спасая жизнь жены и свою, я покинул родину, без всякой надежды когда-либо увидеть ее.

За 44 года моей службы мне пришлось пройти довольно разнообразный путь.

После шести лет службы в Министерстве Юстиции, – одиннадцать лет моей жизни, в самые молодые мои годы, с 1879 по 1890 г.г. я отдал работе в должности Старшего Инспектора и Помощника Начальника Главного Тюремного Управления, в период коренного переустройства этой отрасли управления на началах, выработанных выдающимся государственным человеком того времени – Статс-Секретарем К. К. Гротом.

Я вспоминаю эту пору моей деятельности с величайшею благодарностью. Она дала мне возможность приобрести самые разнообразные познания в нашей административной службе, и им я обязан тем, что во многих случаях моей последующей работы я оказался боле подготовленным нежели многие из моих сослуживцев.

Шесть лет, с 1890-го по 1896 год, я принадлежал к составу Государственной Канцелярии, занимая в ней должности: Помощника Статс-Секретаря, Статс-Секретаря и Товарища Государственного Секретаря. Эти годы дали мне возможность близко изучить вопросы бюджета и государственного хозяйства и подготовили меня к следующим шести годам, с 1896 по 1902 гг. которые я провел в должности Товарища Министра Финансов, в бытность Министром Графа Витте.

После короткого промежутка в два года, с 1902 по 1904 г., когда я занимал должность Государственного Секретаря, я снова вернулся в Министерство Финансов, чтобы оставаться в течение 10 лет на посту Министра, который я совмещал почти три года, с 1911 по 1914 г., с должностью Председателя Совета Министров.

В ту минуту, когда мне пришлось покинуть мой двойной пост в конце января 1914 года, я сказал себе, что, за последнюю пору моей жизни, судьба поставила меня свидетелем и даже деятельным участником немалого количества событий, и на мне лежит, до известной степени, моральный долг оставить, в виде моих Воспоминаний, след тому, что я видел, в чем участвовал и что я делал среди этих событий.

К тому же эти последние годы моей активной деятельности с 1903 по 1918 год, вообще мало освещены. Воспоминаний, дающих правдивый и обоснованный пересказ того, что было в эту пору, вообще немного. Большая часть очевидцев и деятелей этого времени умерли, не опубликовавши своих воспоминаний и даже, вероятно, не оставивши их. Таким образом, целая эпоха, которая, во всяком случае, достойна быть освещена, может просто не оставить следа, если не будет сделано попытки сказать про нее правдивое слово.

Поэтому, мне казалось, что на мне лежит именно этот долг сохранить от забвения и уберечь от неправды то, что проходило передо мною, хотя бы по тому одному, что у меня еще хорошая память обо всем, что было, а еще более потому, что я случайно сохранил также все, что мне удалось записать в свою пору, в виде коротких заметок, хотя и не сопровожденных подробными записями, но зато, в последовательном порядке, оставивших след почти всем событиям, на которых останавливалось мое внимание. Эти записи послужили для меня тем источником, из которого я мог почерпнуть воспоминания, почти день за днем, о том, что я видел, что пережил и что и сейчас напоминает мне все мое прошлое и не дает печальной действительности затушевать его, а тем более, уничтожить его.

Я даю ceбе ясный отчет в том, что условия моей жизни после 1914 года мало благоприятствовали тому, чтобы придать моим воспоминаниям тот объем и тот характер, который мне хотелось дать им в ту минуту, когда я начинал приводить в порядок мои записи и отметки.

Сначала война, потом революция и, наконец, уход в изгнание, – все это отняло от меня то спокойствие духа, а может быть даже и возможность вполне объективно сосредоточиться на прошлом, без которых самый пересказ о том, что пережито и испытано, может показаться недостаточно уравновешенным, а отчасти даже и недостаточно интересным, по сравнению с теми событиями, которые пришли ему на смену.

Я решил, поэтому, сузить объем моих Воспоминаний, ограничив их только последнею порою моей жизни и деятельности на родине, так как за эту пору я был не только свидетелем, но и деятелем моего времени и несу за нею известную ответственность.

Я не пишу историю моего времени. Я говорю только о том что было при мне и при моем непосредственном участии. Я составляю, так сказать, путевой журнал пройденного мною пути, и в нем я останавливаюсь перед отдельными явлениями встреченными мною на моей жизненной дороге, и даю им фотографический снимок, без ретуши и, тем более, без всякой попытки осветить их искусственным светом.

Я старался избегать всякого рода обобщений и широких выводов. Единственное, от чего я не хотел отойти в моем рассказе ни на минуту, это – от того, чтобы всегда говорить правду, одну правду, но за то и – всю правду.

Отсюда, по необходимости, все мои Воспоминания окрашены чисто личным освещением. В этом их большой недостаток, но за то, быть может, и некоторое достоинство.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ На посту Министра Финансов до моего первого увольнения. 1903-1905.

Отставка С. Ю. Витте и назначение Управляющим Министерством Финансов Э. Д. Плеске. – Обстоятельства, при коих состоялась, неожиданная для Витте, его отставка. – Болезнь Э. Д. Плеске и мое участие в бюджетной работе 1903 г. – Первые слухи о порче отношений с Японией. – Нападение на Порт-Артур и начало войны. – Мое назначение Управляющим Министерством Финансов.

Лето 1903-го года, как и лето предыдущего года, когда я только что был назначен на должность Государственного Секретаря, мы проводили у себя в деревне близ ст. Веребье, Николаевской железной дороги. Я собирался в начале августа поехать в Гамбург, куда должна была приехать к концу моего там пребывания жена, и мы должны были вместе съездить на две недели в Париж, перед тем чтобы окончательно вернуться в город на зиму. Время шло в деревне, как всегда, мирно, беззаботно. Государственный Совет был закрыт и ничто не нарушало того идеального покоя, который был так дорог после 6-ти трудных лет моей службы на должности Товарища Министра Финансов.

Граф Владимир Николаевич Коковцов (1852-1943) – выдающийся государственный деятель, одно время возглавлявший Совет министров Российской Империи.

Граф Владимир Николаевич Коковцов (1852-1943) – выдающийся государственный деятель, одно время возглавлявший Совет министров Российской Империи.

www.otechestvo.org.ua

Жизнь Владимира Николаевича Коковцова почти неизвестна русскому читателю. А между тем, в ней много сторон, которые могли быть примером для подражания. Редкий человек, а тем более политик или чиновник признается в своих заблуждениях и ошибках. Он – признался. И даже более того - раскаялся. В. Н. Коковцов всегда имел на все происходящее свое мнение, свой взгляд. Многие из них и теперь, как никогда, современны и точны, а потому полезны…

Владимир Николаевич Коковцов происходил из старинного дворянского рода, которому принадлежало родовое имение Горна-Покровское в Боровичском уезде Новгородской губернии, пожалованное его предку Царем Алексеем Михайловичем. Дед Владимира Николаевича был Ярославским совестным судьей. Родился будущий Председатель Правительства Российской Империи в Великом Новгороде в семье чиновника. Образование получил во 2-й Петербургской гимназии и Императорском Александровском лицее, который окончил в декабре 1872 году с золотой медалью и чином титулярного советника. Внезапная смерть отца помешала ему посвятить себя научной карьере, и он всецело предался государственной службе, в то время как до несчастья уже подал документы на юридический факультет Петербургского университета. Так, промыслом Божиим, пресеклась юридическая династия рода Коковцовых и началась новая, в которой В.Н.Коковцов достиг высшей ступени, не запятнав себя изменой и клеветой в адрес Государя Императора.

В мае 1900 года на 48-м году жизни Владимир Николаевич назначается сенатором, а в 1902-1904 гг. он уже занимает одну из высших ступеней в государстве – должность Государственного секретаря Российской Империи. Пройдет еще год и в январе 1905 года в разгар Русско-японской войны и организованной врагами внутренней смуты Владимир Николаевич будет назначен статс-секретарем Его Императорского Величества. Позднее он назначается Государственным секретарем Империи.

оставаясь на высоких должностях, В.Н.Коковцов принимает самое деятельное участие в разрешении острейшего в начале XX века в России "крестьянского кризиса ".

Многие его современники считали Коковцова наиболее достойным претендентом на должность Министра финансов Российской Империи. Господу было угодно возложить на него это тяжкое бремя ответственности в самый трагический для Российской Империи момент.

27 января 1904 года (н. ст.) внезапным нападением на Русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура, началась война с Японией:

"Известие о начале войны поразило, всколыхнуло Россию... всюду почувствовали: на Россию напали... В первый период войны это настроение преобладало: на Россию напали и надо дать отпор врагу"… (С.С.Ольденбург, 230 стр.).

В первые же дни войны Святой Государь Император Николай II назначает Коковцова Министром финансов со словами:

"Помните, Владимир Николаевич, двери этого кабинета всегда открыты для Вас, в любое время, когда Вы захотите прийти"…

Святая Императрица Александра Федоровна (1872-1918 гг.) также была хорошо расположена к Коковцову. Уже после назначения, в ходе их первой беседы, она сказала:

"Я желала увидеть Вас, чтобы сказать, что как Царь, так и Я, просим Вас всегда быть полностью искренними с Нами и говорить Нам правду, не колеблясь, как бы она не была неприятна для Нас. Верьте Мне, что, несмотря на это, Мы отблагодарим Вас за нее со временем…» (Р.Мэсси, "Николай и Александра", 202-203 стр.).

Преданный Государю и Отечеству Министр оказанное ему высокое монаршее доверие полностью оправдал. Летописец Государя С.С.Ольденбург писал:

"Новый Министр финансов В.Н.Коковцов успешно выпускал внешние займы на французском и отчасти на германском рынке для покрытия военных расходов, не вводя новых налогов и сохраняя свободный размен банковских билетов на золото…" (249 стр.). Более того, в трудный период внешней агрессии и внутреннего бунта ему удалось разместить ряд внутренних займов. Высочайшее доверие Святой Царской Семьи решительно меняет всю его жизнь.

Русско-японская война (27.1.1904 - 16.VIII.1905 гг.) была первым большим испытанием Владимира Николаевича Коковцова на посту Министра финансов огромной Империи.

Нам невозможно представить и толики тех переживаний и сомнений, какие испытывает человек в его положении. Но отказаться в столь трагический момент от оказанной ему Высочайшей чести и огромной ответственности он не мог.

В.Н.Коковцов был преданным слугою Русского Императора и в полной мере сознавал все историческое значение "большой Азиатской программы". Вместе со Святым Государем Николаем II он верил в русское будущее в Азии, и потому последовательно и упорно, - "…прорубал окно на океан… " для Российской Империи.

Как писал С.С.Ольденбург, - "Преодолевая сопротивление и в своем ближайшем окружении, и в сложной международной обстановке, Император Николай II на рубеже ХХ - го века был главным носителем идеи Имперского величия России…" (226 стр.). Ее же полностью разделял и активно поддерживал Министр финансов В.Н.Коковцов.

Коковцов, как и Святой Государь, «…не любил войну; Он даже готов был отказаться от многого, если бы этой ценой действительно удалось достигнуть "мира во всем мире". Но Он так же знал, что политика капитуляций и "свертывания" далеко не всегда предотвращает войну…» (226 стр.). Все предыдущее служение Владимира Николаевича, а также его позиция в Азиатском вопросе и стали причиной назначения его в первые дни Русско-японской войны на должность "хранителя финансов Империи".

Ему удавалось не только исполнять свои обязанности первого финансиста, но и высказывать свое мнение, докладывая на Высочайшее имя о проблеме "…рабочего движения в столице".

В трагические дни января 1905 года В.Н.Коковцов одним из первых предупреждал о вреде деятельности провокатора о. Георгия Гапона.

Так, по словам С.Ольденбурга, во время внутренней смуты, когда в 1905 году, - «…5 января уже бастовало несколько десятков тысяч рабочих. Министр финансов В.Н.Коковцов представил об этом доклад Государю, указывая на экономическую неосуществимость требований, и на вредную роль гапоновского общества…» (265 стр.). Более того, он активно поддерживал попытки Министра внутренних дел Вячеслава Константиновича фон Плеве поставить фабричную инспекцию – рассадник революционных настроений и всевозможных провокаций под контроль Отдельного корпуса жандармов. Случись это, многие кровавые события были бы пресечены.

«Власти были застигнуты врасплох быстро возникшей опасностью. Политический характер движения выяснился только 7-го. Газет не было. Министр финансов В.Н.Коковцов, напр., узнал о готовящихся событиях только вечером 8 января, когда его вызвали на экстренное совещание у Министра внутренних дел»… (С. С. Ольденбург, 265 стр.).

После «политического землетрясения» 9 января, когда правительственные круги охватила паника, - «Двое из ближайших советников Государя: Министр финансов Коковцов и Министр земледелия Ермолов (А.С. - Статс-секретарь, Министр земледелия и Государственных имуществ в 1893-1905 гг.) обратились к Нему с записками политического содержания. В.Н.Коковцов в записке II января писал, что ни полиция, ни военная сила не могут восстановить положения; необходимо Державное слово Вашего Величества... В такую минуту, когда улицы столицы обагрились кровью, голос Министра или даже всех Министров вместе не будет услышан народом…» (С.Ольденбург, 269 стр.).

Мнение верных слуг Государя возымело действие - вместо Высочайшего Манифеста, в котором Министры предлагали указать на то, что, - "…эти события не были Государю своевременно известны ", - Николай II Александрович, - "…не желал перекладывать ответственности на других…", - и, тем более, возлагать всю вину на Русскую Армию, принял в Царском Селе делегацию из рабочих нескольких заводов.

В речи, сказанной Императором Всероссийским рабочим, чувствуется влияние мнений, которые высказывал Государю и Коковцов. Самодержец Святой Николай II Александрович выразил Свое отношение к происшедшему в Столице такими словами:

"Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины. Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые заставляли, и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить... Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах – преступно…" (С.Ольденбург, 270 стр.). Вслед за тем Святой Государь распорядился Министерству финансов отпустить 50 000 рублей на пособия семьям пострадавших 9 января, и указал другие меры.

Тем временем война с Японией продолжалась.

Владимир Николаевич Коковцов всецело разделял мнение Святого Государя о скорой и неизбежной победе Русской Армии.

Он, как и Царь Мученик, верил в духовную силу России:

«Он, - писал С.Ольденбург, - готов был продолжать войну; в этом была Его сила. Он не считал, что Россия побеждена, и, соглашаясь на мирные переговоры, всегда имел в виду возможность их разрыва. Было, однако, существенно, чтобы и в России, и за границей ответственность за разрыв могла быть возложена на Японию…» (296-297 стр.).

Министр финансов В.Н.Коковцов как никто другой разделял мнение Его Императорского Величества. Он был в числе тех немногих Министров, кто выступал против ведения переговоров о мире с Японией. Кто, как не он, имел полное представление о финансовых резервах Российской Империи и о возможности продолжать войну до победного конца. Однако Коковцов не только верил, но и делал все возможное, чтобы обеспечить ведение Русско-японской войны до ее окончательного завершения. С этой единственной целью Министр финансов проводил в тяжелый военный 1905 год многочисленные переговоры с иностранными державами – кредиторами Российской Империи. С.С.Ольденбург об этом писал:

"После неудачи военного займа во Франции, в мае был заключен краткосрочный заем на 150 милл. в Германии, а с августа был выпущен внутренний заем на 200 милл. р. Золотой запас за первое полугодие 1905 года еще возрос на 41 милл. р. …" (290 стр.).

В дни переговоров с Германией о новых займах, Министр финансов Коковцов представил Государю доклад, в котором сообщал, что при использовании всех трех доступных России крупных денежных рынков - Парижского, Берлинского и Амстердамского, в течение 1905 года удастся занять не более 500 миллионов рублей, которых хватит лишь на 8 месяцев войны. Из тех средств, на получение некоторых, по мнению Коковцова, могла рассчитывать Россия, на Германском рынке уже было добыто все, что возможно было оттуда выкачать.

В декабре 1904 года в Германии приступили к реализации займа в 231 миллион рублей, заключенного через банкирский дом Мендельсона. Эти деньги должны были поступать Правительству Российской Империи небольшими суммами в течение всего 1905 года. Остальные 270 миллионов необходимо было получить в Париже. Но начавшиеся в марте 1905 года переговоры французских банкиров с Коковцовым были неожиданно сорваны 13 марта. Банкиры не явились на переговоры и внезапно отбыли из Санкт-Петербурга. Коковцов был в замешательстве, но, вопреки даже его ожиданию, банкирский дом Мендельсона ссудил Русскому Правительству еще 150 миллионов рублей.

Известный германский экономист и государственный деятель К. Гельфферих в своем исследовании о финансовой стороне Русско-японской войны писал:

«…к ее окончанию русский Гос. Банк мог выпустить еще на 400 милл. бумажных денег, так что Россия без новых займов и без приостановления размена могла вести войну еще, по крайней мере, полгода; а если бы она решилась, как в 1854 году (Крымская война – прим. А. Р.) прибегнуть к своему золотому запасу, его бы хватило бы еще, по крайней мере, на год, тогда как Япония обладала в восемь раз меньшим запасом…» (С.С.Ольденбург, 298 стр.).

Русский Император и преданный Ему Министр финансов располагали и другими подробными сведениями о трудном финансовом положении Японии и потому были готовы к продолжению войны:

"Государь более правильно оценивал шансы сторон. Его готовность продолжать войну была реальной, в то время как со стороны японцев было немало "блефа". Япония была гораздо более истощена, чем Россия. Она во многом в большей степени зависела от внешней поддержки. За год войны русский ввоз сократился, японский - необыкновенно возрос. " (298 стр.).

Кроме того, самым главным, определяющим всю стратегию ведения мирных переговоров с японцами, был категорический отказ Русского Императора платить контрибуцию:

"Государь сказал, что Россия контрибуции ни в какой форме платить не будет. Россия - не побежденная нация..." (там же).

О том, как в ответственный момент войны – с мая по август 1905 года справлялся со своими обязанностями Министр финансов Коковцов, как нельзя лучше указывает германский экономист К. Гельфферих:

"Нельзя не признать, что Русский Государственный кредит держался удивительно хорошо в тяжелые времена Восточно-азиатской войны и внутренних потрясений. Это не мнение, о котором можно спорить, а безспорный факт, которого не может отрицать самый ослепленный фанатик... В области финансовой политики у столь поносимой России можно многому поучиться". (Каr1 Не1fferich. Das Geld im russisch-japanischen Krieg, Berlin. 1906).

С.С.Ольденбург в своей обширной исторической монографии приводит и другие неоспоримые факты экономического превосходства воюющей России над Японией:

"Война стоила России около двух миллиардов рублей, Японии - почти столько же - около двух миллиардов иен, но налоговое бремя в связи с военными расходами выросло в Японии на 85 проц., в то время как в России всего на 5 процентов. Из всего этого видно, какое огромное значение для японцев имела контрибуция, и насколько им был нужен мир, если они от нея все-таки отказались". (298 стр.).

Подводя итог краткому описанию военного и финансового противостояния России и Японии, привожу слова американского исследователя эпохи, Т.Даннетта.

Спустя 10 лет, в 1925 г. он написал:

"Мало кто теперь считает, что Япония была лишена плодов предстоявших побед. Преобладает обратное мнение. Многие полагают, что Япония была истощена уже к концу мая, и что только заключение мир, спасло ее от крушения или полного поражения в столкновении с Россией". (Тиlеr Dennett. Roosevelt and the russo-japanese war. New York, 1925. (р. 297).

www.peoples.ru

24 октября 1905 года, когда председателем совета министров был назначен Витте, место Коковцова занял И.П. Шипов, но при образовании кабинета Горемыкина (24 апреля 1906 года) Коковцов вновь стал во главе министерства финансов и сохранял за собой этот пост до января 1914 года.

Управление Коковцова финансами в период 1904 - 1905 годов совпало с русско-японской войной, вследствие чего главное внимание Коковцова было обращено на изыскание источников для покрытия военных расходов; им был произведен целый ряд займов, увеличены пошлины с наследств, акцизы с пива, спичек, дрожжей, нефти, гербовый сбор. 15 июля 1904 года им был заключен крайне невыгодный для России торговый договор с Германией на 12-летний срок. Им же были предприняты работы по введению подоходного налога, проект которого внесен им в государственную думу II созыва в 1907 году, но сих пор (октябрь 1914 года) думой не рассмотрен.

В период 1906 - 1914 годов управление Коковцовым множеством финансов не обнаружило смелости и оригинальности финансовой мысли; он повышал старые налоги, ввел новый налог на гильзы, по-прежнему основывал бюджет на винной монополии и на косвенных налогах; стремился к накоплению возможно значительной золотой наличности, для чего заключил три крупных иностранных займа 1906, 1908 и 1909 годах (первые два - 5%, последний - 4 1/2%). Ни одной широкой финансовой реформы Коковцов не провел.

Увеличению расходов на культурные потребности он не раз противился. Точно также он противился пересмотру бюджетных правил 9 марта 1906 года и всегда был склонен толковать финансовые права государственной думы в возможно ограничительном смысле. В заседании III государственной думы 24 апреля 1908 года Коковцов произнес фразу: "У нас парламента, слава Богу, еще нет". Слова эти, встреченные апплодисментами на правой и свистом на левой, были отмечены председателем Н.А. Хомяковым как "неудачное выражение"; но в следующем заседании председатель вынужден был извиниться и взять свои слова назад.

В 1910 году Коковцов совершил невыгодную для государственных финансов сделку, продав по биржевой, весьма в то время невысокой цене принадлежавшие казне акции Владикавказской железной дороги, вскоре значительно в цене повысившиеся. По общеполитическим вопросам Коковцов до своего назначения, после смерти Столыпина, председателем совета министров (9 сентября 1911 года) публично не высказывался, но было известно, что в заседаниях совета министров он возражал против законопроекта о новом порядке издания законов, касающихся Финляндии, и вообще высказывался против крайностей националистического курса.

Многие ожидали, что его назначение на должность председателя совета министров знаменует некоторый поворот в общей политике. Ожидания эти не оправдались; и политика Коковцова по отношению к Финляндии, Польше, евреям, а также в отношении к печати, собраниям, общественной самодеятельности была прямым продолжением политики Столыпина. Отношение Коковцова к государственной думе сказалось, между прочим, в организованной им "министерской забастовке": когда Марков 2-й (май 1913 года) бросил, обращаясь к министерским скамьям, выражение: "красть нельзя", министры in corpore перестали посещать государственную думу; только 1 ноября 1913 года, когда Марков извинился, индидент был признан исчерпанным. 30 января 1914 года Коковцов уволен от должности министра финансов и председателя совета министров, причем в Высочайшем рескрипте ему выражена благодарность за труды, и пожалован графский титул.

В то же время был дан рескрипт преемнику Коковцова, П.Л. Барку, заключавший в себе осуждение системе винной монополии, в которой Коковцов видел главную опору финансов. С 1905 года Коковцов состоит членом государственного совета и с 1906 года постоянно призывался к присутствованию в нем. Он очень часто и охотно выступал с речами в государственном совете, равно как и в думе (в последней - в качестве министра), причем обнаружил значительный ораторский талант, уменье быстро, без предварительной подготовки, находить необходимый ответ, искусно оперировать с цифрами и оживлять речи удачно подобранными цитатами из поэтов.

Он составил следующие книги: "Поступление обыкновенных государственных доходов за 5-летие 1887 - 1891 годы в сравнении с сметными за то же время назначениями" (СПб., 1893) и, при участии С.В. Рухлова, "Систематический сборник узаконений и распоряжений по тюремной части" (СПб., 1894)

www.otechestvo.org.ua, www.peoples.ru

СОДЕРЖАНИЕ

Доминик Хансон
Вступительное слово

С.М.Некрасов
Последний попечитель

А.В.Воронежцев, М.В.Ковалев
Жизненный путь графа В.Н.Коковцова

ОБРЫВКИ ВОСПОМИНАНИЙ ИЗ МОЕГО ДЕТСТВА И ЛИЦЕЙСКОЙ ПОРЫ

Комментарии

Указатель имен

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

Последний попечитель Императорского Александровского лицея граф В.Н.Коковцов был одной из ярчайших фигур лицейского зарубежья.
В 1917 г., ровно через 100 лет после того, как император Александр I в Большом зале Царскосельского лицея вручил свидетельства об его окончании лицеистам первого выпуска, вручение лицейских дипломов состоялось в последний раз.
Сознавая особое значение А.С.Пушкина для русской культуры и желая сохранить Лицей как учебное заведение, группа лицейских профессоров предложила в октябре 1917 г. создать на основе уже прекратившего свое существование Императорского Александровского лицея построенную на новых началах «Гимназию имени А.С. Пушкина». В кратчайшие сроки был разработан Устав новой гимназии, которая в соответствии с социальнополитическими изменениями, произошедшими в стране, носила внесословный характер. Удалось даже получить специальный документ от наркома просвещения А.В.Луначарского, подтверждавший гарантии неприкосновенности главного здания Лицея. Но новое учебное заведение просуществовало лишь до апреля 1918 г.
Выпускники Императорского лицея 1917 г. категорически отвергали возможность какоголибо преобразования. Во время традиционной церемонии прощания с младшими товарищами один из них заявил: «Лицея больше нет. Все толки о превращении Лицея в какуюто Пушкинскую гимназию оскорбительный для нас вздор. Пусть приспосабливаются другие. Мы предпочитаем не быть. Сейчас мы прощаемся не только с Вами, младшие товарищи, все мы вместе прощаемся с Лицеем».
Императорский лицей с его элитарной системой образования и воспитания, с его глубокими гуманистическими традициями в любом, даже самом измененном виде, был чужд и враждебен новой власти, а потому его судьба была предрешена. К сожалению, была предрешена и судьба самих лицеистов, в абсолютном своем большинстве не принявших революции и советской власти и вынужденных покинуть Россию.
Почти все оставшиеся на родине лицеисты были арестованы в начале 1925 г. по сфабрикованному чекистами «Лицейскому делу». Большинство из них были расстреляны, остальные отправлены на Соловки. Лишь некоторые бывшие выпускники Императорского Александровского лицея чудом избежали репрессий.
Лицеисты, сумевшие эмигрировать, рассеялись по всему свету.
Начиная с 1920 г., главным лицейским центром стал Париж, где было создано Правление Объединения лицеистов за рубежом, председателем которого был назначен граф В.Н.Коковцов, лицеист 32го курса, бывший попечитель Императорского Александровского лицея, министр финансов, затем председатель Совета министров Российской империи. Подобные объединения возникали и в других странах, где поселились бывшие воспитанники Императорского
Александровского лицея (в Бельгии, Германии, Италии и др.).
Правление Объединения ежемесячно собиралось на квартире графа В.Н.Коковцова на авеню Марсо. Здесь обсуждались вопросы текущей жизни объединения, намечались основные задачи на ближайшее будущее. Нередко эти заседания завершались рассказами хозяина дома, одного из старейших лицеистов в русском зарубежье, о временах «лицейской старины».
Первое собрание Объединения состоялось 19 октября 1920 г. Традиционный лицейский обед прошел под председательством графа В.Н.Коковцова. После обеда один из лицейских выпускников, К.П.Гревс, исполнил несколько старинных русских романсов, ему аккомпанировал на гитаре выпускник 24го курса князь А.М.Путятин. Лицеист 36го выпуска П.М. фон Кауфман произнес изысканную речь о Лицее и «лицейском духе», который необходимо сохранить и в условиях эмиграции. Один из самых молодых лицеистов, князь Д.А.Шаховской (впоследствии Иоанн, архиепископ СанФранцисский), прочел стихи, посвященные дню Лицея.
Таким образом, уже с первых лет пребывания лицеистов в эмиграции была продолжена традиция лицейских встреч и поэтическое осмысление лицейских годовщин.
Начинать жизнь заново в чужой стране весьма непросто. Однако графу В.Н.Коковцову удалось адаптироваться и в новых условиях. Он занял весьма значительный пост в Коммерческом банке, жил в верхнем этаже комфортабельного дома на авеню Марсо почти в самом центре Парижа, и именно здесь время от времени собирались члены Объединения лицейских выпускников, которое, по единодушному решению бывших лицеистов, граф Коковцов возглавил в момент его создания в 1920 г. Здесь, во время встреч бывших воспитанников Императорского Александровского лицея, хозяин дома нередко вспоминал о днях минувших, о преданиях лицейской старины, читал фрагменты своих мемуаров. Вскоре двухтомник воспоминаний графа В.Н.Коковцова появился на прилавках книжных магазинов. Русское, французское, английское издания мемуаров пользовались большим успехом. И это не удивительно. Рассказы о его службе в должности председателя Совета министров содержали уникальные сведения, которые мог сообщить лишь участник событий. В 1990е гг. мемуары
В.Н.Коковцова были изданы и в постсоветской России.
Однако лицеисты, собиравшиеся в квартире бывшего премьерминистра, не раз обращали его внимание на то, что воспоминания о Лицее и лицейской жизни могли бы быть не менее интересны. Это побудило графа вновь взяться за перо. В 80 лет он успел написать свои лицейские воспоминания, но не сумел их издать. На юге Франции, в ПеригорНуаре, мы встретились с правнуком Коковцова, Патриком де Флиге. В двух больших чемоданах он хранит реликвии двух лицеистов - своего прадеда В.Н.Коковцова и своего деда Н.Н.Флиге (1876–1959). С его разрешения нами были опубликованы фрагменты мемуаров Коковцова, которым он дал название «Обрывки воспоминаний из моего детства и лицейской поры», в качестве приложения к книге «Куда бы нас ни бросила судьбина…» (М.: Русский путь, 2007). <...>

РЕЦЕНЗИИ

Степанов Ю.Г.
Рец.: В.Н. Коковцов. Обрывки воспоминаний: из моего детства и лицейской поры

В начале 90-х годов прошлого столетия, в эпоху усиленной ликвидации «белых пятен» отечественной истории, спустя почти шестьдесят лет после первой публикации в Париже [Коковцов, 1933] в постсоветской России были изданы воспоминания министра финансов и председателя Совета министров Владимира Николаевича Коковцова [Коковцов, 1991; 1992], выдающегося государственного деятеля и политика императорской России.

Для современных исследователей мемуары В.Н.Коковцова - настольная книга о последних десятилетиях, агонии и распаде империи Романовых. Воспоминания премьер-министра содержат ценнейшие сведения: о политической борьбе в России первых десятилетий XX в., идеологическом противостоянии интеллигенции и власти, правительства и Думы, о механизме принятия судьбоносных для страны решений, о П.А.Столыпине, Николае II и многом, многом другом. Не случайно, что интерес к личности знаменитого премьер-министра в последние годы только растет. Государственной деятельности и общественно-политическим взглядам Коковцова посвящены статьи [Алексеев, 2007], монографии [Векшина, 2008], диссертационные исследования [Зайцев, 2003].

Однако из этой части мемуаров знаменитого министра финансов мы ничего не узнаем о его детстве, юности, родителях, друзьях-товарищах, обстоятельствах и начале его «хождения во власть» Главное, мы почти ничего не узнаем о том, каким же человеком был В.Н.Коковцов. К счастью, извлеченные из исторического небытия и опубликованные «Обрывки воспоминаний…» Коковцова восполняют эту лакуну, возвращают нам, по блестяще остроумному замечанию А.И.Герцена, «историю в человеке».

Интересны и поучительны обстоятельства написания мемуаров и история их публикации.

Первым фрагмент воспоминаний бывшего царского министра, а после Октября 1917 г. - эмигранта, опубликовал известный петербургский исследователь истории отечественной культуры и общественно-политической мысли XVIII - XIX вв. С.М.Некрасов, один из авторов предисловия в рецензируемом издании [Некрасов, 2007]. Теперь же отечественный читатель, благодаря усилиям российских исследователей и доброй воле генерального директора Королевского музея армии и военной истории Брюсселя Доминика Хансона, может ознакомиться с полным текстом интереснейших воспоминаний В.Н.Коковцова.

Мемуарист уточнял, что «никогда не вел <…> записей не только за лицейские годы, но и во всю мою последующую жизнь» [Коковцов, 2011: 28] и в момент, когда он принял решение писать о годах детства и отрочества, «с окончания Лицея прошло уже 65 лет» [Коковцов, 2011: 28]. Только настойчивые просьбы «старых лицеистов», чувство долга и убеждение, что история последних лет существования Лицея должна «найти свое место в правдивой повести о “земли родной минувшей судьбе”» [Коковцов, 2011: 27] заставили Коковцова взяться за перо и написать свои «Отрывки воспоминаний…».

Как следует из вводной статьи А.В.Воронежцева и М.В.Ковалева, в 1937 г. граф «написал воспоминания о своих детских и юношеских годах» в возрасте 84-х лет и за шесть лет до смерти [Воронежцев, Ковалев, 2011: 23]. К этому времени великая война уже стояла на пороге Европы. Коковцов, наделенный ясным умом и острой политической интуицией, предчувствовал неизбежность грядущей мировой бойни. Не надеясь опубликовать рукопись мемуаров, он передал ее (наряду со многими другими материалами автобиографического характера) «на хранение в архивное собрание Королевского музея армии и военной истории» г. Брюсселя, куда ранее соратники В.Н.Коковцова уже передали лицейский архив русских эмигрантов. Так «Отрывки воспоминаний…» графа В.Н.Коковцова были сохранены для потомства.

Мемуары четко выстроены хронологически и в противоречии с названием имеют не отрывочный, а вполне законченный характер. Текст воспоминаний охватывает приблизительно двадцать лет: с начала 60-х гг. XIX в. до начала 1880-х гг.

Коковцов, предваряя основной текст мемуаров, несколько раз настойчиво повторяет, что главная тема его «записок» - Лицей. Жизни своей семьи он собирался посвятить лишь «несколько вводных слов» [Коковцов, 2011: 29]. На деле получилось (быть может, вопреки намерениям автора) иначе.

Текст «Отрывков воспоминаний…» можно разделить на три части. Около ста страниц отведено времени от первых осознанных впечатлений в родовом имении Горно-Покровское до зачисления в Александровский лицей в 1866 г. Приблизительно столько же посвящено лицейским годам с 1866 по декабрь 1872 г. Вдвое меньше по объему воспоминания о начале государственной службы в Министерстве юстиции, а затем Главном тюремном управлении МВД.

Воспоминания о годах детства и отрочества, проведенных в Горне, как называет родовое имение Коковцовых мемуарист, исключительно интересная и яркая часть книги.

По признанию Коковцова, он не сразу решился приступить к воссозданию событий «далекой поры», поскольку не был уверен, что сумеет воскресить угасавшие в сознании образы прошлого почти семидесятилетней давности. Не забудем, что к середине 1930-х гг. бывший премьер-министр разменял девятый десяток лет и его колебания между чувством долга и сомнениями в ресурсах собственной памяти были вполне обоснованы.

И очевидно, совершенно не случайно, что ассоциативным толчком к потоку воспоминаний мемуариста оказались неожиданно легко всплывшие из глубин памяти сцены детства и образы родных людей. Это и стало тем «ключом» к прошлому, по словам самого Коковцова, который позволил ему упорядочить и привести в систему воспоминания о временах детства, юности, отрочества. Разумеется, автор использует обычные для жанра мемуаров хронологические отступления и перебои, что нисколько не снижает общего впечатления о цельности и последовательности изложения им фактов и событий.

Мемуары В.Н.Коковцова - чтение не только для любознательного, но и для вдумчивого читателя. Со страниц его книги перед нами предстает Россия не то чтобы «неизвестная», но часто не вызывающая, так скажем, пристального интереса публики, а порой и специалистов. В «Отрывках воспоминаний…» мы не найдем ни России чеховской, дворянской, угасающей и бессильно рефлексирующей, ни России интеллигентской, бунтующей, ни модного ныне описания «блеска и нищеты» русской аристократии. Зато мы увидим и лучше поймем Россию пореформенных лет, мучительно тяжело вписывающуюся в индустриальную эпоху. Ярким примером обрисовывающегося контура этой новой России и был будущий премьер-министр, пятый из семи детей провинциальной и небогатой дворянской семьи подполковника-инженера Николая Васильевича Коковцова.

Мемуарист очень образно обрисовал «жизнь помещиков, хотя бы и сравнительно крупного масштаба, в <…> удаленных от городов поистине медвежьих углах до периода реформ 60-х годов прошлого века» [Коковцов, 2011: 40], где еще долгие годы после Великих реформ главными культурными событиями оставались освещение храма и завершение строительства винокуренного завода [Коковцов, 2011: 61], а главными «достижениями» были гомеопатия и аллопатия [Коковцов, 2011: 93].

Думается, главное достоинство и ценность рецензируемых мемуаров состоит в тех подробностях, деталях, мелочах, что так тщательно припоминает и воспроизводит автор. Создаваемая им картина разрушает многие стереотипы. Бессмысленно, конечно, пересказывать содержание книги, которую читатель и сам прочтет с большим удовольствием. Поэтому ограничусь несколькими, на мой взгляд, наиболее яркими примерами. Каков, например, известный нам наиболее типичный, обобщенный образ В.Н.Коковцова? Аристократ, эрудит, профессионал высочайшего уровня, один из немногих царских министров, наряду со Столыпиным, вступавший в дискуссии с мэтрами красноречия из партии кадетов. В нашу историческую память он вошел, словно бы родившись с титулом графа, в мундире министра и с Анной на шее. Поэтому с удивлением (некоторой даже оторопью) читаем признание мемуариста: «До 1860 года я могу сказать, что меня не учили ничему <…> Никаких детских книг и букварей у нас не было, и я не знаю, были ли они вообще и в других более зажиточных семьях, живших по деревням. Моим учебником была газета “Северная почта”, приходившая 2 раза с почтовой станции <…>» [Коковцов, 2011: 37].

Для воспоминаний Коковцова характерно тщательно и с любовью прорисованное, зафиксированное в мелочах и деталях начало большого жизненного пути на фоне бытия огромной империи. Это касается всего текста воспоминаний. В.Н. Коковцов напрасно опасался, что его может подвести память. Очень подробно описаны в «Отрывках воспоминаний…» годы учебы и начальный этап службы, приведены яркие портреты преподавателей, сослуживцев и особенно однокашников будущего министра по Лицею. Очень трогательны воспроизведенные Коковцовым сцены товарищества, взаимоподдержки и взаимопомощи лицеистов. Кроме всего прочего, мемуары В.Н.Коковцова опровергают и устоявшийся стереотип о корпоративной замкнутости и корысти русской элиты, убеждение, что в дореволюционной России путь наверх был открыт лишь для избранных, обладающих связями и знатной «породой». Мемуарист этого явления в русской жизни не отрицает, однако сам феномен Коковцова ясно доказывает, что существовали иные жизненные сценарии. Благодаря впитанным с детских лет трудолюбию, собранности, ясному пониманию путей к достижению цели, силе духа, он, не имея средств и серьезных связей в верхах, поступил из гимназии в Лицей, получил приглашение в университет, а затем и на государственную службу. В этом отношении судьба В.Н.Коковцова - это русский вариант того, что сейчас принято называть self-made-man (человек, сделавший себя сам).

«Отрывки воспоминаний…» написаны прекрасным русским языком. Подкупает и тональность мемуаров. В них нет и тени назидательности, обиды и злости изгнанника, но бьется горячая любовь к России. Коковцов с высоты прожитых лет и обретенного горького опыта никого ничему не учит. Более того, убежден, что «настоящей пользы от моих набросков произойти не может» [Коковцов, 2011: 27]. С этим утверждением автора мемуаров вряд ли можно согласиться. В последней книге графа В.Н.Коковцова нам отчетливо показан путь созидания и строительства новой России трудом, упорством воли, исполнением долга. Путь, пресеченный, по словам автора мемуаров «катастрофой 1917 г.». Этот жизненный опыт должен быть востребован в современной России.

В заключение стоит отметить высокопрофессиональную работу специалистов, подготовивших издание рукописи по всем правил археографии, а книги с соблюдением всех норм библиографии. Текст мемуаров предваряют обстоятельные предисловия, а завершают лаконичные, но информативные комментарии и именной указатель. Украшают воспоминания и небольшие по объему, но качественные иллюстрации. Наконец, особую признательность следует выразить генеральному директору Королевского музея армии и военной истории Брюсселя Доминику Хансону, без помощи которого публикация замечательных воспоминаний В.Н.Коковцова не могла бы осуществиться.

Остается надеяться, что «Обрывки воспоминаний: из моего детства и лицейской поры» Коковцова прочно и надолго вошли в научный обиход специалистов и круг чтения всех интересующихся историей Отечества.

2007 г., рассказывающие о реформах в России после 1861 года.)

Император Николай II проводит смотр лейб-гвардии Кирасирского полка. Царское Село. 1911 год.

Председатель Совета министров В. Н. Коковцов. Ему не по силам было равняться с П. А. Столыпиным, но и "техническим премьером" он стать не пожелал.

Великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и младшая Анастасия. 1903 год.

Цесаревич Алексей пробует матросскую пищу на императорской яхте "Штандарт".

Григорий Распутин со своими детьми. Тобольская губерния. 1910-е годы.

С. Ю. Витте был в 1905-1906 годах председателем Совета министров. Утратив власть, он превратился в рьяного оппонента правительства.

Фрейлина А. А. Вырубова-Танеева была одним из самых близких к Распутину людей.

Анна Вырубова с императрицей Александрой Федоровной.

Иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов). Сначала друг, потом враг Распутина, он сыграл немалую роль в "деле Распутина".

Главноуправляющий земледелием и землеустройством А. В. Кривошеин стал основным продолжателем и исполнителем "столыпинской" аграрной реформы.

А. И. Гучков - крупнейшая политическая фигура конца XIX - начала ХХ века. Однако царская семья считала его врагом номер один.

Преемник П. А. Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов сказал как-то Николаю II: "Ваше Величество, можете быть спокойны за судьбу, Вашей страны и Вашей династии до тех пор, пока у Вас в порядке финансы и армия". История показала, что он заблуждался. В период его премьерства лишь немногие, на первый взгляд незначительные события нарушали видимость благополучия. Именно - видимость. В недрах русского общества исподволь накапливались разрушительные тенденции.

ПРЕМЬЕР И ЦАРЬ

К убийству Столыпина (1 сентября 1911 года) Россия в целом и ее правящие круги отнеслись равнодушно. Жизнь шла своим чередом. В Петербурге монгольские князья добивались защиты от Китая, только что провозглашенного республикой. 25 октября, ровно за шесть лет до октябрьского переворота 1917 года, в маленьком кафе Корлюи в Антверпене один из социал-демократических лидеров, В. И. Ленин, прочел реферат "Столыпин и революция", побуждая своих сторонников-большевиков (в количестве четырех человек) размежеваться с меньшевиками-ликвидаторами. В конце ноября с трибуны Государственной думы депутат Е. Н. Марков 2-й, не довольствуясь наличием "черты оседлости", призвал к полному изгнанию евреев из Российской империи. В те же дни палата представителей американского Конгресса тремя сотнями голосов против одного проголосовала за разрыв торгового договора с Россией из-за ограничений в правах, которым русское правительство подвергало граждан США еврейского происхождения. И 4 декабря американский посол в Петербурге Кертис Гайлд сообщил министру иностранных дел России Сазонову о денонсации договора. На молодого князя С. Е. Трубецкого тягостное впечатление произвели дворянские выборы в Калужской губернии: "Ясно было, что учреждение это - отживающее. С грустью видел я вырождение того, что должно было бы быть элитой нации".

Совершенно обособленное существование вел царский двор. Придворный врач Евгений Сергеевич Боткин вспоминает: "Проходил год за годом, а очаровательная маленькая сказочная страна Царского Села мирно спала на краю бездны, убаюкиваемая сладкими песнями усатых сирен, которые мягко гудели "Боже, царя храни", посещали церковь с большой аккуратностью и время от времени вежливо спрашивали, как они могут получить свой следующий орден или повышение по службе или в жалованье".

Место председателя Совета министров занял В. Н. Коковцов, которого даже его недоброжелатель Витте характеризовал как "наиболее достойного" в кабинете Столыпина. Еще весной 1911 года, когда Столыпин впал в немилость в связи с законопроектом о западном земстве, в эстампных магазинах появились портреты Коковцова как наиболее вероятного преемника.

Владимир Николаевич Коковцов родился в 1853 году, принадлежал к старинному, но небогатому дворянскому роду. Окончив Александровский (Царскосельский) лицей, служил по Министерству юстиции, а с 1904 года занимал пост министра финансов, который и теперь, став премьер-министром, сохранил за собой. Императрица Александра Федоровна в разговоре с новым премьером попросила его не сравнивать себя постоянно со Столыпиным: "Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить Вам место, и что это - для блага России". "Теперь мне ясно было одно, - пишет в мемуарах Коковцов, - о Столыпине, погибшем на своем посту, через месяц после его кончины уже говорили тоном полного спокойствия, мало кто и вспоминал о нем, его глубокомысленно критиковали, мало кто молвил слова сострадания о его кончине".

Внимание всех общественных слоев все более сосредотачивалось на фигуре Распутина. Спустя много лет Коковцов с удивлением писал: "Как это ни странно, вопрос о Распутине невольно сделался центральным вопросом ближайшего будущего и не сходил со сцены почти за все время моего председательства в Совете министров, доведя меня до отставки с небольшим через два года".

Чтобы понять феномен Распутина, надо представлять ситуацию в царской семье.

Американского историка Роберта Мэсси, автора книги "Николай и Александра", удивляло, что "правивший кнутом" Петр I в российской историографии именуется Великим, кровавый садист Иван IV - всего лишь Грозным, а вежливый, интеллигентный Николай II - Кровавым. "В Англии, - пишет Мэсси, - где самодержцу нужно быть только хорошим человеком, чтобы сразу же стать и хорошим королем, Николай II был бы обожаемым монархом".

Назвать Николая "хорошим человеком", пожалуй, сильная натяжка, но злодеем, тираном он и в самом деле не был. Искренне желал добра России, с которой считал себя неразрывно связанным: "Я имею неколебимое, абсолютное убеждение, что судьба России, как и судьба меня самого и моей семьи, - в руках Господа, который поставил меня на мое место. Что бы ни произошло со мной, я должен склониться перед Его волей с сознанием, никогда не допускавшим никакой другой мысли, кроме как о служении моей стране, которую Он мне вручил".

К сожалению, Николай II был весьма ограниченным человеком. Умные современники спорили, чего более не хватает царю - широты ума или сердца. Танцы на балу французского посланника в день ходынской катастрофы, нечаянный расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года и многие последующие поступки царя - следствие не злой воли, а именно душевной ограниченности. Будучи человеком слабовольным, Николай не умел и не любил заниматься неприятными делами - в острые моменты он всегда тушевался. Не разбираясь в юридических вопросах и не имея понятия о праве, был уверен, что любое его желание - закон для подданных. Он не умел открыто отстаивать свою позицию перед людьми, превосходящими его умом и характером. Проиграв спор министру, мило улыбался, хвалил собеседника и заверял его в своем добром отношении, а втихомолку готовил указ об увольнении. А главное - совсем не знал народа, которым так самонадеянно пытался управлять.

СЕМЕЙНАЯ ТРАГЕДИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО МАСШТАБА

По мнению С. Ю. Витте, если бы Николай II "женился на умной и нормальной женщине, то его недостатки могли бы в значительной степени уравновеситься качествами его жены. К сожалению, этого не случилось. Он женился на хорошей женщине, но на женщине <...> и забравшей его в руки, что было нетрудно при его безвольности".

И современники событий, и историки сходятся в том, что главным стражем самодержавия был не сам Николай, а его супруга, Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская, по матери приходившаяся внучкой английской королеве Виктории. Когда Алисе было 12 лет, ее старшая сестра Элла (в православии - Елизавета Федоровна) вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, брата императора Александра III. Спустя восемь лет, в 1892 году, сын Александра III, Николай, записал в дневнике: "Я мечтаю когда-нибудь жениться на Аликс Г. Я люблю ее давно, но особенно глубоко и сильно с 1889 года, когда она провела шесть недель в Санкт-Петербурге" (впрочем, влюбленность в немецкую принцессу не помешала роману Николая с балериной Матильдой Кшесинской).

Алиса обладала твердым характером, ироничным умом (хорошо рисовала карикатуры) и склонностью к абстрактному мышлению. Она была красива, но очень стеснительна. Замкнутая, зажатая, неловкая в общении, Алиса боялась любых проявлений публичности. В то же время с немногими близкими людьми она вела себя с раскованностью сентиментальной институтки. Ей нравился Николай, но лишь после долгих уговоров со стороны родственников, в том числе королевы Виктории и кайзера Вильгельма II, она согласилась принять православие, без чего брак с наследником русского престола был невозможен.

Александр III скончался от нефрита в Ливадии в полдень 1 ноября 1894 года, а 26 ноября Николай и Алиса обвенчались в Петербурге. Ее стали официально именовать Александрой Федоровной, но для мужа и близких она всегда оставалась Алисой, Аликс. К тридцати годам не блиставшая здоровьем Алиса родила четырех девочек. Еще она обожала скотч-терьера Эйру, даже сажала ее за обеденный стол. Большим ударом для Алисы стала смерть в 1901 году ее бабушки Виктории. "Она была в нашей жизни единственной, и дороже и лучше ее не было никого", - писала Алиса сестре.

Помимо семейных дел молодая царица жила интенсивной духовной жизнью. Она читала сочинения по русской истории, изучала православное богословие и святыни, собирала старые иконы, много и искренне молилась. Постепенно у нее выработалась стройная система политических взглядов. "В своем политическом веровании императрица была гораздо более абсолютна, нежели государь", - отмечал Коковцов. Алиса уверилась, что самодержавие для России - единственно возможная форма существования. Ее супруг - помазанник Божий, он выше закона, любое его желание подданные должны исполнять беспрекословно, а кто этого не делает, тот предатель, враг царю и обожающему его русскому народу.

За долгую историю Европы множество тамошних монархов имели такой же (или даже значительно более циничный) образ мыслей, но европейские народы долго и старательно отучали своих владык от подобных заблуждений как терапевтическими, так и хирургическими методами. В России ничего подобного не происходило. Здесь раз в сто лет разражался "бессмысленный и беспощадный" бунт без какой-либо политической программы, а потом все возвращалось на круги своя. Наличие на русском престоле немцев и немок нисколько не меняло положения, так же как в Англии короли с французской и немецкой кровью не меняли сути английской конституции.

В династии Романовых средневековое мышление сохранилось в неприкосновенности. Истинными представителями русского народа молодая императрица с докторским дипломом считала черносотенцев, которым приверженность самодержавию заменяла все прочие добродетели. По выражению Витте, Александра Федоровна "конспирировала с "союзом истинно русских людей", со всеми Дубровиными, отцами Илиодорами и прочими политическими негодяями и кликушами". Замкнутая, необщительная, она ни с кем не вступала в споры. "Своими взглядами, - вспоминал Коковцов, - она делилась исключительно с одними близкими ей людьми, которые не только не пытались разъяснить ей неправильность такого понимания, но, желая укрепить свое собственное положение, только поддерживали ее взгляды. Таким образом создавался постепенно тот заколдованный круг, который все более укреплял ее в своих взглядах, а с людьми несогласными - с ними не стоило и разговаривать, ибо они были ослушниками воли своего Государя".

12 августа 1904 года Алиса родила долгожданного наследника российского трона. Мальчик весил 3 кг 200 г и казался совершенно здоровым. Его нарекли Алексеем в честь царя Алексея Михайловича, которого Николай II считал для себя образцом. Учитель царских детей Пьер Жильяр пишет, что Алиса, родив сына, испытала "оглушающее материнское счастье". Но шесть недель спустя родители были крайне обеспокоены начавшимся у малыша кровотечением из пуповины. Оно вскоре прекратилось, но в семье поселился страх. Прошло какое-то время, прежде чем врачи поставили страшный диагноз: гемофилия, несвертываемость крови.

О том, что эта болезнь встречается в родне Алисы, она и ее супруг знали, но, как большинство людей, надеялись, что их минует чаша сия. Теперь они были в шоке. Николай вспоминал, что родился в день многострадального святого Иова: "Я имею тайное убеждение, что мне предназначено ужасное испытание и что я не получу удовлетворения на этой земле".

Положение Алексея и его родителей было поистине ужасно. Кровь, сочащаяся из открытой раны, - далеко не самое страшное. Кровотечение может начаться в любое время и где угодно - в голове, во рту, в носу, в почках, печени, мышцах. Оттого, что кровь не свертывается нормально, она разрывает мельчайшие кровеносные сосуды под кожей и просачивается в окружающие мышцы и ткани, образуя опухоль или гематому величиной с яблоко. Самые тяжкие страдания и постоянное болезненное состояние вызывают кровоизлияния в суставах. Кровь, входя в ограниченное пространство лодыжки, колена или локтя, давит на нервы и причиняет ужасные боли, а застоявшись, разрушает кости, хрящи и ткани, и суставы перестают гнуться. Лечить гемофилию врачи не умели. Они прописывали упражнения и массаж, но эти меры могли повлечь новые кровоизлияния. В конце концов родители убедились, что помощи ждать неоткуда, и остались наедине с кричащим от боли ребенком.

Морфий царевичу не давали, опасаясь привыкания. Николай убегал, не в силах видеть страдания малыша, слышать его плач и крики о помощи. Алиса оставалась у постели сына. Она мало спала, нервы ее были до предела измотаны. К тому же она унаследовала семейную слабость сосудов, способствующую прогрессивной истерии. У нее появился ишиас - резкие боли в спине и ногах, любое движение стоило больших усилий. Даже сидеть было трудно, и она неделями лежала в постели, а передвигалась в кресле-каталке.

В болезни сына Алиса винила себя (гемофилия передается по женской линии). К этому добавилось ощущение собственной неполноценности, нечистоты - ведь Бог ее не слышал. И она и Николай были склонны к мистицизму, свято веря, что есть чистые душой люди, чьи молитвы угодны Богу. Болезнь сына многократно усилила эти настроения. Отсюда череда юродивых и просто проходимцев при царском дворе. Один из них, француз Филипп Вашо, предсказал, что после него у царя и царицы появится новый "друг". 1 ноября 1905 года, через год с небольшим после рождения царевича и спустя считанные дни после издания Манифеста 17 октября, Николай записал в дневнике: "Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии".

Григорий Ефимович Новых, которого односельчане прозвали Распутиным, был одногодком царицы, ему слегка перевалило за тридцать. В селе Покровском под Тюменью, откуда он родом, у него была семья - жена Прасковья и четверо детей. Неизвестно, каким образом "старец", подозреваемый тобольским епархиальным начальством в хлыстовской ереси, свел знакомство с ректором Петербургской духовной академии Феофаном (бывшим духовником Александры Федоровны), саратовским епископом Гермогеном и близким к Гермогену фанатичным иеромонахом Илиодором.

Около 1903 года "старец Григорий" появился в Петербурге, держался скромно, но с достоинством. Он явно обладал гипнотическим даром. Более того, есть довольно правдоподобные свидетельства, что в ряде случаев Распутин провидел близкое будущее (в 1911 году в Киеве предугадал убийство Столыпина). Все это очень быстро создает ему некоторую известность в высоких кругах.

Ко двору Распутина представили сестры-черногорки - Анастасия (Стана) и Милица - жены великих князей, Николая Николаевича и Петра Николаевича (последние тоже относились к "старцу" благосклонно). Распутин держался почтительно, но не раболепно, обращался к царю и царице "батюшка" и "матушка", сетовал, как трудно им узнать правду о народной жизни, рассказывал о своих скитаниях, советовал крепче держаться друг за друга, молиться и просить Бога о наставлении. Это совпадало с собственными настроениями Николая и Александры. А главное, молитвы "старца" явно помогали останавливать кровотечение у Алексея.

Великая княжна Ольга Александровна, тетка цесаревича, пожилая фрейлина Е. А. Нарышкина, царский камердинер Чемодуров и семейный врач Д. Деревенько собственными глазами видели "волшебные результаты" его лечения. Было ли это чудо, гипноз или просто совпадение? В гемофилии ход болезни предсказать невозможно. Непосредственно на процесс гипноз не влияет, но он мог повлиять на стресс, который усиливает кровотечение. Возможно, Распутин умел снимать атмосферу нервозности, взвинченности у постели больного и тем способствовал остановке кровотечения. Но Алиса объясняла это по-своему: старец Григорий угоден Богу, его молитвы более действенны, чем ее собственные. Она впервые обрела надежду.

Николаю Распутин, кажется, не слишком нравился, но он подчинялся влиянию жены. В мемуарах А. Ф. Керенского есть загадочное место: "Источник влияния Распутина - в интимных отношениях царя и царицы. По причинам, которые я не волен раскрыть, царь считал себя обязанным уступать Александре Федоровне во всем, что касалось наследника". А вот ближайшая подруга Алисы, Анна Танеева, после краткого неудачного брака с лейтенантом Вырубовым носившая фамилию мужа, стала горячей поклонницей Распутина. На 12 лет младше Александры, розовощекая, плотная, грубо сколоченная, с лоснящимися волосами, толстым носом и большими голубыми глазами на полном наивном лице, Вырубова одевалась просто и безвкусно, деньгами не интересовалась. Считалось, что умом она не блещет. "Проводник", "идеальная граммофонная пластинка", "она ничего не понимает" - таковы отзывы людей, близко с ней общавшихся.

Однако "Записки" Вырубовой свидетельствуют: она была достаточно проницательна и видела реальное положение дел лучше многих политиков. Молва считала Анну одной из многочисленных любовниц Распутина. Много позже, уже после свержения царя, в мае 1917 года, она сама настояла на проведении экспертизы. Жена лейтенанта Вырубова оказалась девственницей, но к тому времени эти подробности уже никого не интересовали.

ПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА

Постепенно о новом царском фаворите узнавало все больше людей. В 1910-1911 годах по мере падения влияния Столыпина влияние Распутина росло. В приемной старца толпились люди всех классов и сословий, искавшие его покровительства. Вокруг него водили хоровод мистически настроенные кликуши и великосветские распутницы, искатели протекций и просто проходимцы, обделывавшие свои делишки. Он явно влиял на некоторые важные назначения. Утверждали, что и новый обер-прокурор Священного синода В. К. Саблер обязан ему своим постом. Издатель Г. П. Сазонов, у которого Распутин одно время жил на квартире, рассказал Коковцову, что весной 1911 года по указанию царя сопровождал Распутина в Нижний Новгород знакомиться с тамошним губернатором А. Н. Хвостовым, намечавшимся в министры внутренних дел в случае замены Столыпина на Витте. Распутин тогда решил, что Хвостов "хорош, шустер, но очень молод, пусть погодит".

Положение Коковцова на посту председателя Совета министров изначально было иным, нежели у его предшественника. Столыпин возглавил правительство в условиях революционной бури, чтобы провести программу успокоения и реформирования страны. К моменту его гибели время изгладило из памяти правителей России опасность революции. "Недавний ореол главы правительства в лице Столыпина в минуту революционной опасности совершенно поблек", - с горечью говорил Коковцов.

Сочтя 1905 год досадной случайностью, Николай, Александра и придворные круги вновь уверовали в безграничную преданность народа помазаннику Божию. Думу, рожденную революционной волной, верховные власти не воспринимали в качестве отголоска народных мнений, для них она была сборищем неприятных людишек, сующих свой нос в государственные (то бишь государевы) дела, совершенно их не касающиеся.

В Совете министров Коковцову-либералу противостояли министр юстиции И. Г. Щегловитов (французский посол Морис Палеолог назвал его "наиболее диким и непримиримым из всех реакционеров"); министр обороны В. А. Сухомлинов, человек умный, но очковтиратель по натуре; министр путей сообщения С. В. Рухлов, не желавший допускать частное предпринимательство в эксплуатацию железных дорог. Отношения с Думой складывались тоже не лучшим образом.

Важности аграрной реформы Коковцов не понимал. Вернувшись в начале 1911 года из заграничной поездки, он при встрече с товарищем (заместителем) Столыпина П. Г. Курловым осведомился с иронией: "Как вы здесь поживаете? Благодетельствуете мужичков, насаждая хутора?" Характерно, что в своих мемуарах, подробно освещая отношения с Думой, финансовые, оборонные и внешнеполитические проблемы, Коковцов совершенно обходит аграрные преобразования. Тем не менее они продолжались и прежде всего - усилиями А. В. Кривошеина, занимавшего (с мая 1908 года) пост главноуправляющего земледелием и землеустройством

Александр Васильевич Кривошеин - одна из ключевых фигур государственной жизни России начала XX века. Его ум и дальновидность, в отличие от моральных качеств, признавались всеми. Отец А. В. Кривошеина, полковник артиллерии, был сыном воронежского крестьянина, мать - польской дворянкой. Окончив юридический факультет Санкт-Петербургского университета, Александр Васильевич двинулся вверх по служебной лестнице, искусно лавируя между ультраконсерваторами и либералами. Когда в ноябре-декабре 1912 года он болел, императрица Александра Федоровна ежедневно справлялась о его здоровье и присылала ему святую воду.

Прекрасно осведомленный о закулисных течениях при дворе и в бюрократических кругах, Кривошеин всегда вовремя успевал сменить фронт. При Витте он вместе с В. К. Плеве противился уравнению крестьян в правах, потом стал противником Плеве, а при Столыпине превратился в главного адепта аграрной реформы. Он пытался отобрать у Коковцова Крестьянский банк, но стоило Столыпину впасть в немилость, как Кривошеин повинился перед Коковцовым, свалив все на Столыпина.

После назначения Коковцова премьером Кривошеин постоянно к нему заезжал, просил советов и хвалил его стиль руководства. У него была, по выражению Коковцова, манера "во всем брать верхнее до", уснащая речь словами "знаменитый", "изумительный", "величайший"... Но из перлюстрированного письма (одно из преимуществ положения главы кабинета) премьер узнал, что за глаза Кривошеин говорит о нем: "Коковцов думает одно, говорит другое, а делает третье и полагает, что ему в Совете верят и что он всех проведет". По политическим взглядам, которые непросто разглядеть за изгибами его карьеры, Кривошеин был скорее столыпинцем, то есть в большей степени русским националистом, нежели Коковцов. В отличие от Рухлова он признавал важную роль частного предпринимательства, однако по тактическим соображениям поддерживал министра путей сообщения против председателя Совета.

Работу по реформированию сельского хозяйства Кривошеин проделал огромную. Численность землемеров выросла в 1907-1914 годах с шестисот до семи тысяч, уездные землеустроительные комиссии действовали в 47 губерниях, а стоимость фондов в сельском хозяйстве увеличилась с 1908 по 1913 год с 11,8 до 13,1 млрд рублей - для такой инертной области хозяйства рост очень значительный. Важнейшую роль Кривошеин отводил Сибири, которая в те годы давала огромный прирост сельхозпродукции.

ГЕКТОГРАФИЧЕСКАЯ СЕНСАЦИЯ

Распутин бывал в царском дворце нечасто, но пользовался большим влиянием на Александру Федоровну. Поддержку "черногорок" и их мужей - великих князей он постепенно утратил, с Феофаном, Гермогеном и Илиодором рассорился. Осенью 1911 года, когда царская семья находилась в Крыму, фамилия Распутина все чаще мелькала в петербургских газетах. Писали о близости его ко двору, о его влиянии при назначениях на важные посты, о его великосветских поклонницах, посещавших Покровское. С газетных столбцов сообщения перекочевали в Государственную думу - сперва в кулуарах, а затем и с трибуны зазвучали намеки на "темные силы".

Попытки Коковцова и министра внутренних дел Макарова урезонить редакторов ни к чему не привели: тиражи пускали под нож, газеты платили огромные штрафы, но продолжали костерить Распутина. При этом почти никто не представлял истинных причин его влияния на царскую чету. Тайна здоровья наследника тщательно охранялась. Даже Жильяр, учитель царских детей, много лет не знал, чем болен Алексей. Поэтому людей, осведомленных о целительстве Распутина, можно было пересчитать по пальцам. Люди умные и интеллигентные видели причину в мистицизме Александры и Николая, но не связывали этот мистицизм со здоровьем наследника. А широкая публика смотрела на дело еще проще.

В ноябре-декабре 1911 года в Петербурге и Москве появились отпечатанные на гектографе копии пяти писем к Распутину от Александры Федоровны и великих княжон, ее дочерей. (Илиодор утверждал, что в свое время Распутин сам передал ему эти письма; Распутин же жаловался, что Илиодор украл письма из его сундука.)

Письма княжон были вполне безобидны, но в письме императрицы некоторые выражения могли дать несведущей публике повод к самым неприличным толкованиям. "Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник, - писала Распутину измотанная Александра. - Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает. Тогда я желаю все одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятьях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце... Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорее приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Во веки любящая тебя Мама".

Царь и царица были уверены, что злополучные письма предал гласности А. И. Гучков, основатель "Союза 17 октября". Сегодня это имя ничего не говорит подавляющему большинству читателей, между тем в конце XIX - начале XX века фигура лидера октябристов находилась на самом переднем плане российской политики. Именно его, а не кадета Милюкова или эсера Керенского (не говоря уже о почти никому неизвестном эсдеке Ульянове-Ленине) Николай и Александра считали своим главным врагом.

Прадед Александра Ивановича Гучкова, Федор, дворовый человек калужской помещицы Белавиной, переселился в конце XVIII века в подмосковное село Преображенское, где завел шерстяную фабрику. Его сын Ефим Федорович умер в 1859 году, но фирма сохранила название "Ефим Гучков". Увлечением внуков Ефима стала политика, поэтому московское купечество своими их уже не считало. Фабрику они закрыли в 1896 году, но торговлю продолжали до 1911 года. Самым известным из внуков Ефима был Александр Иванович Гучков, родившийся в 1862 году. На историко-филологическом факультете Московского университета он учился вместе с Милюковым, затем слушал лекции по истории и философии в Берлинском и Гейдельбергском университетах, где приобрел репутацию бретера.

Его постоянно снедала жажда приключений, толкавшая на рискованные предприятия. Не оставляя предпринимательской деятельности (его состояние превышало полмиллиона рублей), Гучков к сорока годам успел поездить по землям Оттоманской империи, где турки и курды истребляли армян, послужить офицером охраны на Китайско-Восточной железной дороге, откуда был уволен за дуэль, повоевать с англичанами в Южной Африке на стороне буров. В 1903 году он отправляется в восставшую против турок Македонию. Во время Русско-японской войны, будучи главноуполномоченным Красного Креста в действующей армии, Гучков при отступлении русских войск из Мукдена остался с ранеными - поступок, высоко оцененный современниками.

В 1906 году Гучков занял пост председателя ЦК "Союза 17 октября", в следующем году был избран в Государственный совет, а затем в Третью Думу, где возглавлял комиссию по вопросам обороны и фракцию октябристов - опору Столыпина. Обладая хорошими связями в военных кругах, Гучков знал практически все, что происходит в армии и на флоте. 21 мая 1908 года при обсуждении сметы военного министерства он предложил великим князьям, занимавшим по традиции посты инспекторов в вооруженных силах, отказаться "от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия", чем вызвал гнев всей семьи Романовых. Пуришкевич назвал выступление Гучкова "ситцевым патриотизмом", намекая на его купеческое происхождение.

Как и другие лидеры октябристов, Гучков, будучи монархистом, считал тем не менее царствующую чету угрозой для безопасности России и одним из первых выступил против Распутина. Когда в апреле 1909 года в Османской империи пришла к власти националистическая партия младотурков, при дворе с легкой руки князя В. П. Мещерского Гучкова стали звать "младотурком".

Неудивительно, что появление пресловутых копий писем к Распутину царица приписала Гучкову. На публику они произвели шокирующее впечатление. На слова о "моем горе" и желании "заснуть навеки" (то есть умереть) никто не обратил внимания, зато живо обсуждали и комментировали выражения "возлюбленный" и "твои блаженные плечи". "Более позорного времени не приходилось переживать, - записала в дневнике держательница монархического салона генеральша А. В. Богданович в феврале 1912 года. - Управляет теперь Россией не царь, а проходимец Распутин. Это ли не ужас! У царицы - увы! - этот человек может все. Такие рассказывают ужасы про царицу и Распутина, что совестно писать". Люди, не имевшие понятия о реалиях царской семьи, стали открыто говорить, что царица живет с Распутиным. Известный писатель граф А. Н. Толстой и историк П. Е. Щеголев состряпали впоследствии фальшивый дневник Вырубовой, где изобразили жизнь царской семьи в виде фешенебельного борделя.

Эмигранты-монархисты в мемуарах в один голос уверяют, что размноженные письма были фальшивкой, но Коковцов, видевший подлинник, подтверждает, что копия совершенно точно воспроизводила оригинал. Впрочем, это не снимает всех вопросов. Сейчас письмо императрицы обычно цитируют по книге Илиодора-Труфанова "Святой черт". Однако нельзя с уверенностью сказать, какой именно (и даже всегда ли один и тот же) текст читала публика в 1911-1912 годах.

16 декабря 1911 года Распутина пригласили его бывшие друзья Гермоген и Илиодор. "Старец" явился на Ярославское подворье, где остановился Гермоген. Здесь его принялись убеждать, что он губит государя и его семью, и требовали его отъезда из столицы в Покровское. Спор перешел в драку, Распутин выбежал на улицу и кричал, что его хотели оскопить. Обе стороны кинулись жаловаться царю. Николай приказал немедленно удалить Гермогена, однако тот под предлогом болезни оставался в Петербурге еще более месяца. Потребовалось новое вмешательство царя для водворения епископа в Жировецкий монастырь в Гродненской губернии. Илиодора, перехваченного на Московском тракте, посадили в поезд и отвезли во Флорищеву пустынь, близ города Горбатова Владимирской губернии.

Начало 1912 года прошло в "диалоге глухих". Николай II требовал от министра внутренних дел А. А. Макарова запретить печатать что-либо о Распутине и вообще "решительных мер к обузданию печати". Оказалось, что еще в 1910 году царь добивался того же от Столыпина, упрекая его в слабости, бездеятельности и "очевидном нежелании остановить растлевающее влияние подбором возмутительных фактов".

Коковцов и Макаров через министра двора В. Б. Фредерикса пытались объяснить царю, что закон, ограничивающий печать, Дума никогда не пропустит. "Тут впервые, - сокрушается Коковцов, - я оказался уже открыто пристегнутым к этой неприятной истории". Он откровенно рассказал все вдовствующей императрице. "Несчастная моя невестка не понимает, что она губит и династию и себя, - посетовала Мария Федоровна. - Она искренно верит в святость какого-то проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастие". Она обещала тем не менее поговорить с сыном, но Николай, к сожалению, не услышал доводов матери. Николай обвинял Думу и Гучкова в клевете, Макарова в непростительной слабости и решительно отказывался принуждать Распутина к отъезду.

Макаров между тем не оставлял попыток достать подлинники пресловутых писем к Распутину. Он опасался, что могут появиться их фотокопии, и это вызовет еще больший скандал, чем гектографическая перепечатка. Вскоре после отъезда Распутина Макаров с торжеством вручил подлинники государю. Увидев их, Николай, находившийся до того в прекрасном настроении, побледнел, нервно вынул письма из конверта и, взглянувши на почерк жены, сказал: "Да, это неподдельное письмо". Открыв ящик стола, он резким, совершенно несвойственным ему жестом швырнул туда конверт. "Теперь ваша отставка обеспечена", - констатировал Коковцов, которому Макаров описал свидание с царем.

ЛЕНСКИЙ РАССТРЕЛ И МЯСОЕДОВСКАЯ ИСТОРИЯ

В начале весны 1912 года царская семья собралась в Крым. "Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы, - сказал Николай Коковцову. - Да, я уезжаю, и притом очень скоро, и постараюсь вернуться как можно позже". "Поведение Думы глубоко возмутительно, - написал он Коковцову, - и в особенности отвратительна речь Гучкова по смете Св. Синода. Я буду очень рад, если мое неудовольствие дойдет до этих господ, не все же с ними раскланиваться и только улыбаться". Коковцову с трудом удалось добиться более дипломатичного ответа. 12 марта Николай уехал в Ливадию, а вскоре в Петербург вернулся Распутин.

На какое-то время участники драмы перестали досаждать друг другу. Государь отдыхал душой в Ливадии, Гермоген жил в Жировецком монастыре, Илиодор во Флорищевой пустыни, Распутин держался тихо в Петербурге. Дума, предвидя скорый роспуск, подчищала накопившиеся дела. Коковцов смог наконец заняться рутинной работой и даже выкроил несколько дней на поездку в Москву - повидаться с тамошним купечеством, которое на него обижалось за невнимание. Купцы встретили премьера радушно, лишь фрондер П. П. Рябушинский устроил ему разнос за преследования старообрядцев, заигрывание с Западом и за воинственную политику, "не сочетающуюся с народными заветами", - словом, по выражению Коковцова, за все грехи правительства со времен Рюрика.

На обратном пути в Петербург Коковцов увидел газетные сообщения о беспорядках в Бодайбо. Там по притокам Лены - Олекме и Витиму - раскинулись прииски товарищества "Лензолото", добывавшего около трети всего золота в России. Компании принадлежали Бодайбинская железная дорога и Ленско-Витимское пароходство с сетью складов, транспортных контор и пристаней. Рабочий день на приисках длился 15-16 часов, гигантский травматизм, низкая зарплата, да и выдавалась она большею частью продуктами и вещами из лавок компании.

29 февраля 1912 года в лавке выдали негодную конину, в ответ на Андреевском прииске вспыхнула стихийная забастовка. К середине марта бастовали почти все прииски, требуя восьмичасового рабочего дня, повышения зарплаты на 30%, отмены штрафов и улучшения снабжения. Когда в ночь на 4 апреля были арестованы некоторые члены стачкома, колонна из двух с половиной тысяч бастующих двинулась к Надеждинскому прииску. Там их встретил отряд, состоящий из стражников и солдат, и открыл огонь. Было убито около 250 человек и ранено примерно столько же.

Левые депутаты срочно внесли запрос правительству, но лишь 14 или 15 апреля Макаров ответил на него. Он огласил данные полиции, согласно которым рабочие под влиянием подстрекателей из политических ссыльных пытались захватить склад взрывчатки и приисковую администрацию, напали на солдат с кольями и камнями, а те стреляли в порядке самообороны. Министр полностью одобрил действия администрации и воинской команды, завершив выступление словами "так было, так и будет". "Эти слова произвели на Думу ошеломляющее впечатление, - пишет Коковцов. - Забыли Распутина, забыли текущую работу, приостановили занятия комиссий и заседания Общего собрания; Дума стала напоминать дни Первой и Второй Думы, и все свелось к "ленскому побоищу"".

Тем временем от иркутского генерал-губернатора, прокурора Иркутской судебной палаты и окружного горного начальника стали поступать по телеграфу другие сведения. Они обвинили приисковую администрацию и возложили вину за убийство рабочих на ротмистра Трещенкова. Для расследования дела Коковцов направил комиссию во главе с бывшим министром юстиции, членом Государственного совета С. С. Манухиным, пользовавшимся репутацией честного и неподкупного человека.

Тогда же в Думе рассматривалась смета секретных расходов Министерства обороны. Обычно в таких случаях министерство представлял товарищ министра А. А. Поливанов, имевший большой опыт работы с депутатами. Но в этот раз Сухомлинов приехал сам и, плохо владея вопросом, запутался. Гучков этим воспользовался. Мало того, говорил он, что деньги тратятся на жандармскую слежку за командирами, так еще руководство слежкой министр поручил Мясоедову - человеку с темным прошлым, обвинявшемуся в контрабанде в Россию оружия из Германии.

Сухомлинов сорвал досаду, уволив ни в чем неповинного Поливанова, а Мясоедов, прочитав думский отчет, вызвал Гучкова на дуэль. Они стрелялись, и оба остались невредимы. Коковцову через Фредерикса был передан царский выговор за то, что он плохо отзывается о Сухомлинове и тем подрывает его авторитет. Алиса на праздновании своих именин демонстративно игнорировала премьера. "Не обращайте внимания, это у нас часто бывает", - шепнул ему Фредерикс. Аукнулась "мясоедовская история" спустя несколько лет, уже во время начавшейся мировой войны.

Николай, а еще более стоявшие за ним Александра Федоровна и князь Мещерский относились крайне отрицательно к тому, чтобы председатель Совета министров в какой бы то ни было форме касался внешней политики. Руководители иностранных государств этого понять не могли: с их точки зрения, глава правительства, отстраненный от внешнеполитических вопросов, представлял собой нонсенс. Да и сам Коковцов не прочь был поучаствовать в дипломатических делах. По его мнению, Россия была не готова к войне на западе, и потому надо всячески избегать конфликта с Германией и Австро-Венгрией. Мещерский обвинял Коковцова, как ранее Столыпина, в узурпации царских полномочий, а на "славянских обедах" премьера и министра иностранных дел Сазонова клеймили за "антиславянскую" политику и как "продавшихся немецкому влиянию".

В ноябре 1912 года Коковцов воспротивился мобилизации, начавшейся в ряде западных округов в связи с конфликтом на Балканах. Он приводил свидетельства того, что Россия к войне не готова. Но в ответ от Кривошеина и Рухлова слышал только одно: "Надо больше верить в русский народ". И государю, по словам Коковцова, больше нравились "их хвалебные песнопения на тему о безграничной преданности ему народа, его несокрушимой мощи, колоссального подъема его благосостояния, нуждающегося только в более широком отпуске денег на производительные нужды".

СОКОЛЫ, СКАУТЫ И ГЕНЕРАЛ

1 ноября 1912 года собралась новая, Четвертая Дума. Между Коковцовым и депутатами отношения были натянутые. Националисты поддерживали связи с Рухловым, Кривошеиным, Щегловитовым и Маклаковым, а государь успокаивал премьера, но ничего не предпринимал. Сам Коковцов винил крайне правых в охлаждении к нему Николая: "Когда наверху был Столыпин, - они действовали против него, выдвигая мою кандидатуру, как человека, не связанного никакими узами с "младотурком" Гучковым. Когда Столыпина не стало и я был назначен на его место, то те же правые не только не стали поддерживать меня, но на своих собраниях ясно установили отрицательное ко мне отношение, потому что я не "их" человек и меня нельзя подчинить их влиянию".

Однако сила крайне правых заключалась в том, что их мнения разделяли царь и царица. Говорили, что Николай читает единственную газету - "Гражданин" князя Мещерского, а с самим князем, имеющим крайне плохую репутацию, состоит в частной переписке.

По форме ухудшение отношений между царем и премьером выявилось в ряде не особенно значительных инцидентов. Один из них касался, как мы бы сейчас сказали, молодежной политики. После дарования свобод в России среди прочих общественных движений возникли и молодежные. Первой ласточкой стало открытое в 1905 году Российское христианское общество молодых людей "Маяк" - отделение Международной ассоциации христианской молодежи.

Общество создавалось как клуб "с полезными, приятными и нравственными средствами времяпрепровождения". Одиноким оно обещало домашний уют, ищущим знаний - библиотеки и лекции, слабым физически - места укрепления здоровья, а слабым духовно - содействие в нравственном самосовершенствовании. "Маяк" также взял на себя роль биржи труда для грамотной молодежи, отыскивая и предлагая места конторщиков, корреспондентов, писцов, бухгалтеров, артельщиков и приказчиков разных специальностей. Общество существовало за счет добровольных пожертвований, мероприятия были бесплатные, подавляющая часть сотрудников аппарата работала на общественных началах.

Власть поддерживало другое направление - защитников русской самобытности, взявших за основу движение сокольства. Основал его в конце XIX века чешский панславист Мирослав Тырш для совершенствования тела и духа молодых славян. В России движение утратило чисто славянский характер. Наряду с физическим и духовным закаливанием движение объявляло борьбу с "отнародованием", то есть интернационализмом и космополитизмом. В 1909 году П. А. Столыпин вместе с маленьким сыном Аркашей вступил в петербургское отделение "Союза русского сокольства".

В 1908 году Николай II, ознакомившись с книгой британского полковника Р. Баден-Пауэлла "Юный скаут", принял решение создать скаутское движение в России. Офицерам русской армии, вышедшим в отставку, было предложено заняться воспитанием молодого поколения на принципах офицерской чести. Старшие товарищи старались привить скаутам (их еще называли юными разведчиками или потешными) "рыцарское отношение к окружающим, любовь и преданность к Родине, заботливое и благожелательное отношение ко всем людям". Скауты ходили в походы, ночевали у костра, посещали церковь. Паренек, вступающий в ряды скаутов, клялся "быть полезным и честным гражданином России", "всегда правдивым и верным данному слову", вежливым, аккуратным, веселым, никогда не падать духом, помогать старикам, детям и женщинам, быть другом животных.

Первым скаутом России был назван цесаревич Алексей, а покровительство над "Обществом содействия организации юных разведчиков (скаутов)" взяла на себя великая княгиня Елизавета Федоровна. Считалось, что движение стоит вне политики, чуждой "юной, еще не окрепшей душе школьника". Однако при этом русские скауты клялись "исполнять свой долг перед Богом, Родиной и Государем", беспрекословно подчиняться приказам своих начальников и Суду чести.

В 1910-1911 годах в начальных школах России была введена строевая подготовка - как часть военно-патриотического воспитания. В декабре 1912 года военный министр Сухомлинов добился у царя согласия назначить командира лейб-гвардии гусарского полка генерала В. Н. Воейкова главноуправляющим по делам физического развития населения. Коковцов принялся объяснять государю, что нельзя назначить человека "главноуправляющим", когда нет соответствующего главного управления. Полковник Романов не понял юридических тонкостей и был крайне раздражен: "Я не имею больше права делать то, что нахожу полезным, и это начинает мне надоедать!" И хотя Коковцов сам предложил выход - высочайшим повелением поручить Воейкову наблюдать и руководить всем делом обучения военному строю и гимнастике, осадок, как говорится, остался.

БОРЬБА С ПЬЯНСТВОМ КАК СПОСОБ БОРЬБЫ С ПРЕМЬЕРОМ

Весной 1913 года молебном в Казанском соборе начались празднования в честь трехсотлетия дома Романовых. Все было очень торжественно, но Анна Вырубова отметила, что "нет настоящего воодушевления и настоящей преданности". Николай отправился в поездку по маршруту Нижний Новгород - Кострома - Ярославль - Суздаль - Ростов - Москва. "Поездке Государя было придано, по-видимому, значение семейного торжества Дома Романовых, - отмечает Коковцов, - и государственному характеру этого события вовсе не было отведено подобающего места". По его мнению, "романовские торжества прошли как-то бледно, несмотря на торжественность внешней обстановки". От Совета министров в поездку пригласили Коковцова, Рухлова и Маклакова, но не предоставили им ни транспортных средств, ни питания.

Летом у Коковцова произошел очередной конфликт с царицей, требовавшей выделить лейтенанту гвардейского экипажа В. В. Мочульскому 300 десятин в Бессарабской губернии из земель Крестьянского банка. Премьер объяснил, что это незаконно, так как земли покупались исключительно для продажи крестьянам. Императрица сухо сказала, что была уверена в отказе, она к этому привыкла.

В сентябре 1913 года Коковцов выехал в Крым к государю. Жизнь царской семьи и ее окружения протекала "исключительно среди мелких повседневных инцидентов дворцового муравейника". Государь наслаждался пешими и верховыми прогулками. Вернувшись в Петербург после семинедельного отсутствия, Коковцов узнал, что министр юстиции Щегловитов успел урегулировать конфликт с Думой, без обсуждения в Совете министров провел назначение члена Госсовета Б. В. Штюрмера московским головой и вообще дает всем понять, что скоро сменит его на посту премьера. Коковцову удалось добиться отмены назначения Штюрмера, но, как в свое время Столыпин, он понимал, что эта пиррова победа ведет к отставке. В Совмине он открыто заявил, что среди министров давно нет ни дружной работы, ни взаимного уважения, что никогда еще интриги не были в таком ходу; отдельные члены Совета ведут борьбу с председателем, и это ни для кого не тайна.

Внешним поводом к устранению Коковцова стала борьба с пьянством. Вопрос этот действительно стоял в России остро. Пили все больше, доход от казенной продажи водки быстро рос, достигнув 700 млн рублей. На лечебницы для алкоголиков выделялись от этих сумм сотые доли процента, между тем только в Европейской России ежегодно опивались до смерти более 5000 человек. Еще около 1000 человек сгорали и умирали от ожогов, более 3200 умирали от отравления умышленного или по неосторожности, 7300 тонули - большой процент среди них составляли лица в состоянии опьянения. На почве пьянства совершались 42% всех преступлений, а среди воинских проступков - 93%.

Все громче раздавались голоса, что правительство спаивает народ и что от казенной торговли водкой надо отказаться. Распутин говорил, что "негоже царю торговать водкой и спаивать честной народ", что пора "прикрыть царские кабаки". Критики правительства утверждали, что потребление алкоголя неумеренно растет. Коковцов доказывал, что рост этот вполне соответствует росту населения, душевое же потребление не растет, а падает и вообще Россия занимает по этому показателю среди развитых стран чуть ли не последнее место.

В 1913 году в Думе был разработан законопроект о борьбе с пьянством. Предлагалось, в частности, расширить полномочия земств и городов, которые бы, исходя из местных условий, могли бы разрешать либо не разрешать открывать заведения, торгующие крепкими напитками. Многие, правда, считали, что такая мера приведет лишь к росту взяток и к развитию тайной торговли. Однако "парламентская тактика" не позволяла депутатам вслух усомниться в честности и благоразумии местных органов самоуправления. При обсуждении законопроекта в Государственном совете, Витте обвинил правительство в спаивании народа - он-де в бытность министром финансов стремился всеми способами ограничить потребление водки, а после него все пошло прахом: "Широко раскрылись двери нового кабака, каким стали покровительствуемые министерством трактиры, акцизный надзор стал получать невероятные наставления, направленные к одному - во что бы то ни стало увеличить доходы казны. Я говорю, я кричу об этом направо и налево, но все глухи кругом, и мне остается только теперь закричать на весь мир "караул"!".

И хотя большинство членов верхней палаты не поддержали Витте, он сильно тормозил обсуждение. Государь сказал Коковцову, что Витте сам десять лет применял винную монополию, однако по существу вопроса он разделял мнение Витте, предлагавшего установить лимит на доходы от продажи водки, а излишек передавать земствам и городам на борьбу с пьянством. Коковцов доказывал, что казна недосчитается значительных сумм, а земства потратят деньги без всякого толку, если заранее не определить, как именно они должны бороться с пьянством, и не установить контроль за расходованием средств. Доводы премьера Николай слушал безучастно.

Вечером в пятницу 24 января 1913 года Коковцов был у него с обычным докладом, а на следующий день из собственной Его Величества канцелярии поползли слухи, что там печатается рескрипт об увольнении Коковцова с обеих должностей - министра финансов и председателя Совета министров.

29 января в 11 утра курьер привез Коковцову письмо от государя: "Владимир Николаевич! Не чувство неприязни, а давно и глубоко осознанная мною государственная необходимость заставляют меня сказать Вам, что мне нужно с Вами расстаться…" Далее шли расхожие фразы о необходимости разделить посты министра финансов и премьера, о потребности в новых людях и свежих решениях и т.п. и, наконец, признание, что последние два года царь, оказывается, "не во всем одобрял" деятельность финансового ведомства.

Официально увольнение Коковцова состоялось в пятницу 30 января при его последнем докладе государю. В тот же день в "Правительственном вестнике" были помещены рядом три рескрипта. Тот, что предназначался Коковцову, уволенному якобы "уступая его настойчивой просьбе", содержал похвалы в его адрес и благодарность за проделанную работу. Вторым рескриптом И. Л. Горемыкин назначался председателем Совета министров. Третий был адресован П. Л. Барку как новому министру финансов и осуждал всю деятельность министерства за последние годы: производительные силы недостаточно развиваются, кредит недоступен громадной массе населения и т. п. Впрочем, во время аудиенции Николай с большим чувством жал уволенному руку и даже прослезился. Коковцов был возведен в графское достоинство, а от предложенных 300 тысяч вежливо отказался, чем вызвал массу нареканий: что, мол, он из себя строит, воображает, что он лучше других?

После отставки Коковцов узнал, что, по мнению государя, он позволил Думе слишком много говорить, вмешиваться в дела правительства, великих князей и трона - словом, из трусости или по умыслу проявил себя противником "суверенного самодержавия". А еще он слишком подчинял политические интересы финансовым соображениям, боялся резких шагов из опасений биржевых потрясений, шел на уступки международным финансовым кругам, возражал против курса на войну с Австрией и Германией.

"Я слишком близко видел, - пишет Коковцов в мемуарах, - все недостатки военной организации среди той легкости, с которой относились люди, стоящие наверху правительственной лестницы, к возможности вооруженного столкновения с нашим западным соседом… Война была предрешена еще тогда, когда у нас были убеждены, что ее не будет и всякие опасения ее считались преувеличенными либо построенными на односторонней оценке событий".

Война началась спустя полгода после его отставки.

Коковцов Владимир Николаевич, с 1914 года граф государственный деятель. Родился в 1853 году. По окончании курса в Александровском лицее служил в министерстве юстиции, потом по тюремному ведомству; в 1890 году перешел в Государственную канцелярию … Биографический словарь

- (1853 1943) российский государственный деятель, граф (с 1914). Министр финансов Российской империи в 1904 14 (с перерывом 1905 06), председатель СМ в 1911 14. Крупный банковский деятель. Сторонник курса С. Ю. Витте, затем П. А. Столыпина. С 1918… … Большой Энциклопедический словарь

Русский государственный деятель, граф (с 1914). Принадлежал к старинному дворянскому роду, помещик Новгородской губернии. Окончил Александровский лицей (1872). Служил в министерстве юстиции (1873‒79),… … Большая советская энциклопедия

- (1853 1943), граф (с 1914), государственный деятель. Министр финансов Российской империи в 1904 14 (с перерывом в 1905 06), председатель СМ в 1911 14. Крупный банковский деятель. Сторонник курса С. Ю. Витте, затем П. А. Столыпина. С 1918 в… … Энциклопедический словарь

Государственный деятель. Родился в 1847 г. Образование получил в Александровском лицее. Состоял последовательно помощником начальника главного тюремного управления, помощником статс секретаря департамента государственной экономии государственного … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Род. 1853, ум. 1943. Политик, министр финансов Российской империи (1904 14). В 1911 14 гг. председатель Совета министров, крупный банкир. В 1918 г. эмигрировал … Большая биографическая энциклопедия

Владимир Николаевич Коковцов … Википедия

Книги

• Из моего прошлого (1903 - 1919). Воспоминания. Мемуары , Владимир Николаевич Коковцов , Воспоминания В. Н. Коковцова, известного государственного деятеля, заместителя министра финансов, а впоследствии министра финансов и председателя Совета министров, охватывают сложный период в… Категория: Серия: Воспоминания. Мемуары Издатель: Харвест ,
• Обрывки воспоминаний из моего детства и лицейской поры , В. Н. Коковцов , Владимир Николаевич Коковцов - один из крупнейших государственных деятелей России рубежа XIX-XX вв. (министр финансов в 1904-1905. 1906-1914 гг.; председатель Совета министровв 1911-1914… Категория: Мемуары государственных и общественно-политических деятелей Издатель: